Острая боль пронзает правую сторону лица. Множество острых, раскалённых спиц вонзаются в мою голову, и слёзы начинают непроизвольно течь. Я застываю, и на секунду в глазах темнеет от боли. Ничего. Мне не привыкать. Это сейчас пройдёт. Мой организм пытается выключить меня каждый раз, когда начинается этот приступ.
Я не могу дышать, и каждое микродвижение в тысячи раз усиливает мои страдания, но мне надо идти. Лицо обезображено гримасой боли. Я не слышу ничего, что происходит вокруг. Мне надо идти. Только идти. Нет. Не могу. Надо остановиться. Но сколько я так буду стоять и кривить лицо, выжидая, когда же этот приступ пройдёт? Иногда это может длиться пять минут, иногда полчаса. Если ты не робот, то невозможно точно предугадать, сколько в этот раз будет раздирать эта адская боль.
Редкое, но такое поганое заболевание - невралгия тройничного нерва. Вы знаете, где этот самый нерв находится у вас? Надеюсь, и не узнаете. Я ощущаю это анатомическое образование почти каждую минуту. Его место выхода из черепной коробки, место входа в мягкие ткани. Я чувствую даже, как он проходит через каждую клетку моего лица.
Никогда не знаешь, где выиграешь в лотерею и что. Я выиграла тридцать лет назад в анти-лотерею и получила это заболевание, которое не лечится.
Да, конечно, можно перерезать нерв к чёртовой матери. Но что это даст в итоге? Отвисшую часть лица, отсутствие чувствительности и прочие прелести. То есть, если у меня будет вытекать слюна из уголка нечувствительной губы, я даже этого не замечу. А говорить как я стану? Да никак. Представьте, что вам сделали анестезию у стоматолога на нижней челюсти и она не проходит. Никогда. Вот такой участи я себе тоже не хочу.
А началось всё с того, что моя дочь умирала на моих глазах.
Каждое лето мы ездили в лесочек под Лугой. Нам выдавали комнаты в домиках, в которых можно было квартироваться семьям офицеров, приезжавших служить в летнее время. Вот мы и проводили там каникулы полным составом. Муж, я и трое детей.
Кругом лес, в получасе езды полигон, в пяти минутах ходьбы солдатские казармы и там же автобусная остановка, от которой раз в сутки отъезжал битком набитый автобус.
Рядом с нашим домишкой на пять семей стояли качели. Проклятые качели на бетонном помосте. Я помню только, что сын бежит ко мне и кричит:
Этот жуткий крик, разорвавший тишину вечера. Казалось, даже цикады и кузнечики отложили свои музыкальные инструменты от испуга. Я бежала не разбирая дороги. Моя маленькая восьмилетняя дочка лежала лицом вниз на бетоне и не шевелилась. Только лужа крови вытекала из её головы.
Надо вызывать врача. Но как? Телефон только в офицерском доме, закрытом, так как это всё случилось в воскресенье вечером. Всё закрыто. Врача нет, машины нет. Есть только ребёнок , истекающий кровью. Пришла медсестра из соседнего домика и осмотрела мою дочь. Сказала, что если она переживёт ночь, то можно врачу показывать. В этот момент моя малышка открыла глаза, посмотрела на меня и сказала самые страшные слова, которые когда-либо слышала в своей жизни:
После этого наступила темнота. Я очнулась от того, что меня бьют по щекам. Всё та же медсестра. В ту ночь я вспомнила о Боге, о котором мы все почему-то вспоминаем только в самые страшные минуты жизни.
Я не спала и только молилась, молилась и молилась. Наутро приехал врач из фельдшерского пункта и сказал, что Манюню надо бы в областную, но нет специального транспорта. А на обычной машине она не выдержит. Так начался мой маленький ад, который длился неделю. Потом то ли Бог молитвы мои услышал, то ли детский организм оказался крепче диагнозов, но она начала приходить в себя и даже попросила есть.
Манюню долгое время рвало, она не могла сидеть. Не говоря уже о том, чтобы просто идти. Писала она под себя на клеёночку, а я постоянно меняла белье. Когда она первый раз встала и дошла до ведра, чтобы сделать свои дела, я вспомнила , как она вообще в первый раз пошла. Даже тогда я так не радовалась её успехам, как в тот момент.
Начался наш долгий путь реабилитации. И мой путь с невралгией.
Тогда я работала учителем в школе. Вы же знаете, что для учителя важно уметь правильно и чётко доносить информацию до учеников, а у меня всё чаще и чаще стали проявляться непонятные мне приступы боли в лице.
Когда поставили диагноз, прописали сильные препараты. Они немного купировали приступы, но их надо было принимать регулярно, а денег в тот момент не было не только у учителей, а вообще у всех бюджетников. Да ещё ребенок, которому нужны редкие лекарства, обследования, лечение.